Отпуск на тот свет - Страница 60

В Скандинавии, да и во всем западном мире, после Диминых статей беглецы от русской мафии моментально стали героями. Ширилось движение за их освобождение. У ворот тюрьмы, где содержались узники, даже состоялась демонстрация, которая плавно переместилась затем к российскому посольству.

В условиях столь широкой общественной огласки нелегко стало вести следствие. И на финских, и на российских следователей давили и вызывали на ковер к начальству.

Наконец сам премьер-министр Финляндии выступил с заявлением, что финское правосудие готово помиловать наших героев за незаконный переход границы и освободить их, ограничившись штрафом за безвизовый въезд в страну.

На следующий день Москва, чутко прислушивающаяся к каждому чиху Запада, у которого она как раз выпрашивала очередной многомиллиардный транш валютного кредита, выпустила на экраны генерального прокурора. Генеральный прокурор, по обыкновению блея и картавя, сообщил, что дело в отношении Старых, Полуянова и Садовниковой прекращено в связи с амнистией и они беспрепятственно могут вернуться на родину.

24 декабря, аккурат в канун католического Рождества, трое беглецов вышли из ворот финской тюрьмы. Репортеры ждали их у главного входа, поэтому их выпустили запасным.

Тут же троица, никем не узнанная, взяла такси и уже через пятьдесят минут входила в здание хельсинкского аэропорта.

В аэропорту друзья первым делом прошли к ближайшему банкомату.

Дима засунул в него одну за другой две свои кредитные карты и принялся снимать с них деньги, что накапали на его счет (открытый в хельсинкском банке их адвокатом) за многочисленные перепечатки его сенсационной статьи. На восьмой тысяче долларов наличные в банкомате кончились. Друзья перешли к другому банкомату. Затем – к третьему.

– Я и не думал, что сенсация, оказывается, так дорого стоит, – пробормотал Дима, пересчитывая внушительную пачку долларов. Потом изрек с некой долей патетики: – Господа! Я считаю, что эти деньги – далеко не только мои. Мы на троих, так сказать, делили все наши приключения. Я считаю, что гонорар за них будет справедливо тоже поделить по-братски.

– Я не против, – весело сказала Таня. – Ты же знаешь, Димочка, как я люблю деньги.

Игорь только пожал плечами. Он был согласен.

Дима на глаз разделил стопку на три части, одну сунул во внутренний карман куртки, а две другие отдал товарищам.

Теперь предстояла самая неприятная процедура – прощание.

Дима и Таня возвращались в Москву. Игорь летел в Майами с остановкой в Париже и Нью-Йорке.

Аэропорт шумел предрождественской суетой. Вспыхивала гирляндами громадная, под потолок, елка. Мимо шли красивые благоухающие люди. Они не обращали никакого внимания на троих легко, не по сезону, и дурно одетых людей (на них были все те же хламиды, выданные им по выходе из тюрьмы, что они купили когда-то, в самом начале их приключения, на вещевом рынке Горовца).

– Может, вернешься с нами? – спросил Дима.

Игорь пожал плечами:

– Всех, кого я хотел, в Москве уже похоронили. – Секунду помолчал и добавил, мгновенно затвердев лицом: – И кого не хотел – тоже.

– До свидания, Игоречек, – сказала Таня, потянулась к нему и поцеловала в губы. – Я люблю тебя.

Игорь промолчал. Тряхнул руку Димы. Затем друзья обнялись.

– Ну, передавайте там всем привет, – сказал Игорь. – Пушкину на Тверской… Вите-частнику, если найдете… Может, проводницу мою встретите… Но самый большой привет, – Игрек приблизил свое лицо к Таниному и зашептал, – передавайте Ивану Петровичу.

– Какому Ивану Петровичу? – удивилась Таня.

Игорь уже отвернулся и уходил от них. Толпа заслоняла его. Вот он встал на эскалатор, повернулся к ним, помахал рукой и прокричал:

– Хозяину Озера!

* * *

А что же капитан Петренко?

Капитана мы оставили вечером 22 сентября, во вторник, на эстакаде над железнодорожными путями в Светловске надевающим наручники на двоих бандитов.

Уже той же ночью, получив сообщение об угоне «Сессны» и благополучном приземлении борта с беглецами в финском аэропорту, он выехал в Петербург. На душе у него скребли кошки. Его расследование закончилось ничем. Те, кого он преследовал, ушли-таки от закона, – мало того, скрываясь, они в очередной раз его нарушили и убежали от него, Петренко, кажется, безвозвратно.

На долгое время капитана отстранили от подлинной работы. Он лишь сидел в своем кабинете и писал, писал бесконечные объяснительные по этому проклятому делу. Несколько раз его допрашивал майор из отдела внутренней безопасности.

Масла в огонь подлила статья Полуянова. Начальство, равно как и Петренко, внимательно ее проштудировало и нашло в ней немало нового и интересного. Капитану вновь пришлось засесть за объяснительные.

Затем капитана вдруг оставили в покое, о рейсе АГ 2315 временно забыли и поручили Петренко несложное и очевидное дело о разовой попытке контрабанды героина через аэропорт Пулково.

Вверху, в начальстве, вокруг его персоны, чувствовал Петренко, борются как бы две партии. Одна партия полагала, что капитан серьезно провинился: допустил перестрелку на мосту, упустил разыскиваемых, дал им возможность из-под своего собственного носа угнать самолет за границу, и посему Петренко надо примерно наказать.

Другая партия считала, что, напротив, капитан отличился, завалив БП и Синеглазова – авторитетов, к которым давно подбирались чекисты и милиция обеих столиц. Кроме того, пристрелил он их именно в тот момент, когда те совершали преступление, – а об этом свидетельствовали показания Васькина, светловских милиционеров и статья Полуянова. Вдобавок Петренко повязал еще двоих бандитов, проявляя при этом исключительную смекалку и достойный подражания героизм. Посему капитана Петренко, конечно же, надо повысить и наградить.